До выхода было так далеко, но никакой тяжести больше не ощущалось. Словно крылья пронзили кровеносные сосуды и тянули за эту наполненную вязкими толчками сеть, приподнимая для каждого шага. Свежий воздух приятно теребил край мантии, неяркий нежный свет утреннего солнца грел радужку, насыщая её несвойственным мёдом, и проваливался в зрачки, увлекая за собой всю живописную картину, оказавшуюся за дверью. Жидкая грязь поблёскивала ртутью, рваное полотно серых размазанных туч мчалось, нарочно выделяя светилу множество дыр-диафрагм, и оно жгло далёкие болота, поднимая над ними удушливый туман, и золотило пики гор, отбрасывающих морозные тени на громаду леса.
Я не отпускал его руку. Не хотелось. Не то чтобы я сильно задумывался, но ощущение, что нельзя отпускать и вообще он мой, было сильнее попыток логики найти контакт с сознанием, а сознанию было пофиг. Нужно всего лишь добраться до границы школьных земель. Не отпуская его ладонь из своей и не оглядываясь на него, потому что честное слово, я тогда запнусь и вряд ли сумею не остановиться, что в нашем случае чревато. Особенно сильно не хотелось думать, кто из нас что может себе позволить, а кому ещё рано становиться нечистью, я не созрел пока, нет-нет. Ощущаю себя Евой, раскручивающей за черенок это чёртово яблоко, голодной до умопомрачения, но ангельски терпеливой.
Фыркаю, спускаясь по холму. Ворота покрыты мелким набрызгом воды, отворяются с лёгким скрипом, и нас захлёстывает ветер свободного мира. Где-то на границах Лондона пристроились подвалы министерства, а слева лежит лес, притягивающий, древний, не отвести взгляд. Всматриваюсь в глубину, наконец останавливаясь, чтобы забросить бутылёк с Оборотным зельем в самый надёжный из имеющихся карманов. Всматриваюсь, пока не начинает рябить в глазах, и тогда, понимая, что делать нечего, разворачиваюсь на пятках к зверю.
- Ты знаешь окрестности министерства? Сможешь аппарировать нас в тот старый гараж неподалёку от будки? - я бы тоже мог, но ему на двойную аппарацию придётся потратить гораздо меньше сил, которых у него гораздо больше. Вот пусть и тратит. Нечего мне баланс нарушать.
Непонятная мёртвая петля из ощущений мимоходом касается висков - нежно. Показалось?.. Да, наверняка.

Тяжёлые-тяжёлые ритмы-перестуки. Так, спокойно, главное не накручивать себя почём зря. Делать вид, что плевать я хотел на его наливающиеся желтизной глаза. На громкое, просто-таки вопящее о тепле тело. Плевать, слышишь! Это не я, это всё не со мной, не мою шею ты прикусывал прошлым вечером, грозя сожрать с потрохами, не я и не тебе выдыхал в застывший и превратившийся вдруг в стылый кисель воздух окончательное "да". Плевать, что мне в каждой тени мерещатся волчьи спины и их напряжённая изогнутость, готовность бросить зверя в бой, бег и метания; я научился отодвигать это куда подальше, не замечать, утаптывать в самые малоконтрастные грани сознания. Научился за несколько часов, понимая, что иначе ты и не понадобишься: меня проглотят одни только мысли о том, каково это - прижиматься лапами к целому миру, уверенно прокручивая его своими шагами. Это умение ведь не может пропасть просто так? Нет-нет-нет, оно нерастворяемо задаром, мне плевать, не я.. не ты.. прижимаешь вплотную, не ты долгие секунды прислушиваешься к ощущениям, прежде чем - оттолкнуть. Неужели испугался, зверюга. Правильно, нельзя заваливать такие красивые и важные планы, особенно ради своих слабостей.
Я чувствую его как струну, неимоверным усилием - как только одну натянутую до изнеможения струну, а не целый оркестр. Пузырёк с Оборотным холодит рёбра, а ещё один флакон звучит надрывными всхлипами после тряски объятий-отталкиваний. Очень важный флакон.
- Пошли... - Сивый отворачивается, и я, не раздумывая, совершаю мелкое безрассудство, не первое и не последнее на сегодня. Достать эту находку, доставшуюся при обыске кабинета зельевара, вырвать зубами пробку и сделать один глоток золотого как нектар богов зелья. Быстро, спокойно. С расстановкой - словно продумал и успел оценить последствия. Малфой, ну что ты творишь... Происходящее отучает полагаться только на логику и мозги. Особенно когда до мозгов не достучаться, а логика решила свалить в тёплые края. По глотке разливается нежная и безвкусная, но самая настоящая удача. Феликс Фелицис, да здравствуют учёные, сумевшие выделить успех из самых недр человеческой интуиции. По сути, оно не делает ничего сверхъестественного, кроме обострения всех имеющихся чувств и способностей. Учит безоговорочно верить своим инстинктам. А это всё, что мне нужно, - отключить слишком долгую проверку входящих данных.
Под ногами проскальзывает грязная солома. Пару шагов к нему, попутно открывая бутылёк с Оборотным и закидывая туда утащенный с мантии Зигфрида волос. И закрывая обратно. Пусть.. настоится.
- Во-первых, тебе ещё Оборотное пить.
Ещё шаг. Пахнет старым бензином и горелой пластмассой. Правда, оборотнем пахнет больше. А у него внутри полнейший ураган, что-то недоступное мне разрывает его на части изнутри. Нельзя же работать в таком состоянии, ну в самом деле...
- А, во-вторых, тебе стоит успокоиться...
Я вообще-то не знаю, как успокоение сочетается в моей знаковой системе с тем, что я делаю, но Фелицис радостно кивает изнутри, делая ненужной решимость или просчёты. Всё само собой. Всё гораздо проще, чем мы иногда себе воображаем.
Ещё шаг. Под ладонями - шершавость кирпича, а между руками - он, и снова невозможно отвести взгляд. Чёрные-чёрные тени по белому снегу, вздымающие пыль дорог толчки мощных лап. Что тебе снится по ночам, волк? Мне теперь только это. Как будто я - твой пленник. Это правда? Такая формулировка - подходит?
А, в принципе, к чёрту. Всё, что мне нужно сейчас, - дотянуться до его губ и целовать. Долго, мягко. Напоминая, что всё ещё будет, всё, чего каждому из нас только может захотеться. Ну кто ж виноват, что именно сейчас мирозданию приспичило потрясти наш мелкий замок и его постояльцев.

Тепло царапается в глотке неотпускаемый выдох. Удивительно вкусный зверь, если позволить себе распробовать его аккуратно и неторопливо, затягиваясь запахом. Горьковато-палёный, древесный волк. Мягкий-мягкий, пока не дёргается. Он вообще отличается редкой нетерпеливостью. Интересно, это из-за привычки сразу урывать желаемый кусок?
Давай, Малфой, загребай себе своё, - посмеивается в голове изрядно утомлявший этим тоном когда-то голос. Отец умел вывести из равновесия, если хотел. Причём делал это, исключительно говоря правду. Мать тогда часто усмехалась и повторяла, что лучше бы Абракас почаще был так правдив в обыденной жизни.. Второе "я", изредка для разнообразия выбирающееся из подкорки, позаимствовало его манеры. О подобном и говорят романтики, заявляющие, что на самом деле никто не умирает. Изверги, - вспыхивает перед глазами. - Я всё равно не позволю умереть тем, кто мне нужен.
Лопатки послушно вжимаются, расправляя плечи, тело само раскрывает всю первичную оборону, подставляя грудь его напору. Нет, я определённо ещё не сталкивался с такими.. хм.. яркими и жадными.. любовниками, Малфой. Прикрывать глаза и расползаться по стенке, вцепившись в его плечи. Мне всегда мало тепла, да, я просто урываю его всюду, где возможно, но никогда ещё не требовал так отчаянно и нагло. Может быть, слишком.
Ему вообще нелегко сейчас, и вдвойне нелегко со мной. Он измученный, настолько явственно измятый, что чё-ёрт, подойти бы снова и погладить, но эти его рывки, чтобы оттолкнуть и отпрянуть, несколько сбивают подобные намерения. Не поражаться его выдержке невозможно тоже. Мерлин, сколько рядом с ним невозможностей открывается. Например ещё невозможность двигаться, когда его рука забирается под мантию, выхватывая флакон с Оборотным.
- Теперь-то пошли?.. - киваю, скрещивая руки на груди и поворачиваясь, опираясь на стену боком. Обращение должно начинаться сразу. Ждём-с. Ничего не происходит. Ждём ещё несколько секунд. Ничего видимого не происходит. Ждём. Бровь ощутимо изгибается - я неприятно удивлён выясненными талантами Слагхорна в его же дисциплине.
- Как забавно, - слышу свой голос как со стороны; он звучит зло, но эта волна тут же спадает, забитая внезапным решением. - Идиотизм.. Погоди-ка, не двигайся, - не успеваю удивляться собственному поведению, куда тут успеть, рука ложится на его затылок гораздо быстрее. Близко. Хмурясь, всматриваться в черты и представлять, как они меняются. Сложить цельный образ, завершённый портрет незнакомого мне человека, едва поправив в воображении все детали его внешности. Выуженная палочка, отрывистый шёпот самого любимого когда-то заклинания - слабая детская игрушка, становящаяся неплохим подспорьем в опытных руках. Иллюзия, помогающая художникам продавать свой товар за сумасшедшие суммы, помноженная на мою, должно быть, когда-то утерянную склонность к иллюзиям как таковым, и усиленная эмпатической связью, - это продержится, я уверен. Фелицис говорит - да. Разбираться, что не так с Оборотным, будем потом.
Отступаю, осматриваю его, киваю. Чары продержатся, минимум, что нужно, - поддерживать эмпатию на заданном сейчас уровне. Мне не сложно.
До будок, служащих лифтами в министерство, ведёт засыпанная грязным щебнем и мусором площадка; глухо хрустит под ногами битое стекло.